Наконец топот и шаги утихли. Киннитан исподтишка взглянула на Криссу: на лице старшей послушницы было написано волнение, даже ликование.

Воины внесли просторный деревянный паланкин, украшенный золотом и закрытый тяжелыми занавесками с вышитым летящим соколом — гербом царствующей семьи. Паланкин опустили у дверей, и один из воинов откинул занавески. Киннитан почувствовала, как все женщины — несколько десятков — затаили дыхание. Из тени паланкина появилось лицо.

Киннитан сглотнула, и это простое движение далось ей с большим трудом. Правитель оказался уродом.

«Ну не совсем уродом», — решила она, взглянув на него еще раз.

Молодой человек в паланкине был сгорбленным, жалким, похожим на старика, с чересчур большой для его хилого тела головой. Он заморгал, огляделся по сторонам, словно человек, спросонья открывший не ту дверь, потом отодвинулся обратно в темноту своего отгороженного занавесками убежища.

Киннитан еще не отошла от изумления, когда «леопарды» сняли с плеч ружья, подняли их вверх и с грохотом опустили на плиты пола — бум! бум! Ей показалось, что прозвучали выстрелы, а некоторые из сестер Улья даже вскрикнули от неожиданности и страха.

Как только звуки смолкли, появились еще шесть солдат в черно-золотых доспехах, и только потом в галерею вошел человек не менее странный, чем тот, что сидел в носилках.

Слишком длинная шея и вытянутое лицо придавали его облику весьма диковинный вид. Необычной была и его манера по-паучьи сгибать пальцы, поднимая руки вверх. Худое смуглое лицо под высокой куполообразной короной ничем особенно не выделялось; правда, длинный подбородок и костистый нос с горбинкой, вроде клюва сокола, не вязались с его молодостью. У него была небольшая аккуратная черная борода, глаза же, зорко осматривающие комнату, казались огромными и блестящими. Несколько жрецов Нушаша вышли вперед и начали петь и размахивать кадильницами, наполняя воздух вокруг высокого молодого человека дымом курений.

— Кто это? — спросила Киннитан под прикрытием шума, производимого священниками.

Крисса была изумлена тем, что девушка решилась заговорить, пусть даже ее и не было слышно за голосами жрецов.

— Это же правитель, глупая! — ответила она.

Ну конечно, этот подходил на роль правителя куда больше — в нем, несомненно, ощущались сила и властность.

— Но кто же тогда тот, в паланкине?

— Это его наследник, скотарк. А теперь молчи. Киннитан почувствовала себя полной дурой. Отец говорил ей, что скотарк, официальный наследник автарка, нездоров. Но она начисто забыла про это и уж никак не ожидала, что он болен так сильно. А если учесть, что жизнь и власть самого автарка зависят от здоровья и процветания скотарка — так гласит древнее ксиссианское поверье, — Киннитан не могла не удивиться тому, что автарк выбрал наследником столь слабого человека.

«Это ничего не значит», — напомнила она себе.

Ведь они неизмеримо выше Киннитан. И все, что происходило в высочайшем доме, так же далеко от ее жизни, как звезды на небе.

— Где госпожа храма? — Голос повелителя был высоким, но твердым. Он звенел в огромном помещении как серебряный колокольчик.

Верховная жрица Раган вышла вперед, склонив голову. Ее стремительная походка вдруг превратилась в осторожную поступь испуганного зверя. Именно это, а не солдаты и священники, заставило Киннитан в полной мере осознать, что она находится в присутствии высшего существа ужасающей силы: прежде Раган никогда никому не кланялась.

— Твоя слава отбрасывает свет на каждого из нас, о повелитель Поднебесья, — заговорила Раган, и голос ее чуть-чуть дрожал. — Улей приветствует тебя, а пчелы радуются твоему присутствию. Мать Мадри готова предложить тебе всю мудрость, которую могут даровать священные пчелы Нушаша. Она молит о твоем милостивом снисхождении, Бесценный. Она слишком стара, ей тяжело долго находиться на сквозняке в храме.

На хищном лице автарка промелькнуло выражение, более всего похожее на самодовольство.

— Старая Мадри оказывает мне слишком много чести, — ответил он. — Видите ли, я пришел не за тем, чтобы выслушивать оракула. И от пчел мне ничего не нужно.

Даже окруженные сотней вооруженных солдат, сестры Улья не сдержали возгласа удивления. В некоторых голосах даже звучал упрек: прийти в храм и не посоветоваться с пчелами?…

— Простите, я… я не совсем понимаю, о Бесценный. — Верховная жрица Раган была явно сбита с толку. Она отошла назад и опустилась на одно колено. — Посланец верховного жреца сообщил нам, что вы желаете посетить Улей, потому что ищете что-то…

И тут автарк рассмеялся. Смех его был настолько странным, что у Киннитан по телу побежали мурашки. Занавеска на паланкине зашевелилась, словно скотарк выглядывал из-за нее.

— Да, все верно. Я что-то ищу. Ну давай, Пангиссир, выходи. Где ты там? — позвал правитель.

Из-за шеренги «леопардов» показался человек в темных одеяниях. Его длинная узкая борода струилась вниз, как серебристый водопад. Это Пангиссир, как догадалась Киннитан, — верховный жрец Нушаша, а значит, еще один очень могущественный человек в Ксанде. Он был толстым и выглядел так, словно его вовсе не занимали обычные человеческие заботы, — словно трутень в священном улье.

— Слушаю тебя, Бесценный.

— Ты говорил мне, что здесь я могу найти себе невесту. В отличие от жриц Улья Пангиссир держался совершенно спокойно. Ему уже пришлось пересмотреть сотни невест для автарка, и это дело стало для него вполне привычным.

— Она совершенно точно находится здесь, Бесценный, — сказал он. — Мы это знаем.

— Ты уверен? Тогда я сам ее найду.

Автарк сделал несколько шагов вдоль ряда коленопреклоненных перепуганных сестер Улья. Киннитан, как и остальные прислужницы, не могла взять в толк, что происходит. Когда автарк и «леопарды» приблизились к девушкам, она не придумала ничего лучшего, чем уткнуться лицом в пол и замереть, как перепуганная мышка.

— Вот эта. — Голос автарка раздался совсем рядом с ней.

— Да, это невеста, Бесценный, — подтвердил Пангиссир. — Повелителя Поднебесья невозможно обмануть.

— Замечательно. Пусть ее приведут ко мне сегодня вечером вместе с родителями.

И только когда грубые руки солдат подхватили Киннитан под мышки и подняли на ноги, девушка поняла: это поразительное, невероятное событие случилось не с кем-нибудь, а именно с ней.

8. Убежище

Это был самый длинный час в его жизни. Женщина, которую он безнадежно любил, только что плюнула ему в лицо и обвинила в убийстве своего брата, и он вовсе не был уверен, что она ошибается. Кровь выступила там, где она расцарапала ему лицо, ссадины горели оттого, что в них попадали слезы и пот. Но чувство вины давило на него сильнее этой боли: казалось, его сжимают стенки свинцового гроба. Ведь он поклялся защищать короля и его семью! Самого Олина не было уже много месяцев, он томился в плену далеко отсюда. А теперь его сын и наследник растерзан в собственной спальне, в замке Южного Предела.

«Если приближается конец света, — подумал капитан королевских гвардейцев Феррас Вансен, — пусть он наступит побыстрее. Лишь бы закончилась эта чудовищная ночь».

Иерарх Сисел, потрясенный до глубины души, удивленно оглядывался и что-то бормотал себе под нос. Он только что примчался из гостевых покоев башни Лета и склонился над окропленным телом принца Кендрика, лихорадочно пытаясь вспомнить слова молитвы над умершим. Он давно не исполнял обязанностей обычного священника. Тело принца положили на кровать, его глаза закрыли. Казалось, он просто отдыхает, так спокойна была его поза. На истерзанное тело набросили расшитую золотом ткань, оставив открытыми лишь обнаженные плечи и лицо. Однако на ткани уже проступали ярко-алые пятна крови. Бледный и взволнованный Чавен — Вансен никогда не видел его таким — ждал, когда можно будет осмотреть тело убитого принца, прежде чем девственницы Керниоса заберут усопшего для подготовки к похоронам.