— И что же нам теперь делать? — спросил он. День был безнадежно испорчен.

— Мы найдем письмо, — заявила Бриони. — Должны найти.

Она пришла среди ночи, забралась под тяжелый плащ и прижалась к нему. Сначала Вансен подумал, что это сон. Он обнял ее и назвал по имени, какого нельзя было произносить даже во сне. Потом он почувствовал что-то дрожащее, ощутил запах дыма, прикосновение влажной одежды и проснулся.

— Что ты делаешь? — Вансен хотел сесть, но она удержала его. — Девушка, ты понимаешь, что делаешь?

Она прижалась головой к его груди.

— Мне холодно, — простонала она. — Обними меня.

Костер догорал. Лошади беспокойно задвигались на привязи, но никто из людей не проснулся. В поисках тепла девушка прижималась к Феррасу всем своим худеньким тельцем, и на миг одиночество и страх пробудили в нем сильное искушение. Но Вансен вспомнил испуганный детский взгляд и ужас, застывший в ее глазах, — как у раненого зверька, загнанного в чащу. Он сел и закутал девушку в плащ, плотно прикрыв шерстяной тканью ее руки. Больше ничего он не мог себе позволить — если, конечно, его твердость не рассыплется, как песчаная стена.

— Ты в безопасности, — говорил он ей. — Не бойся. Ничего дурного не случится. Мы солдаты короля.

— Отец? — Ее голос звучал хрипло и растерянно.

— Я не твой отец. Меня зовут Феррас Вансен. Мы нашли тебя в лесу, помнишь?

Лицо девушки было мокрым от слез. Вансен почувствовал это, когда она прижалась к его шее.

— А где он? Где мой отец? И где Коллум? — продолжала она.

Сначала Феррас подумал, что она говорит о Коллуме Дайере, но потом вспомнил, что это имя популярно в Южном Пределе. Наверное, она спрашивала про брата или возлюбленного.

— Я не знаю. Как тебя зовут? Ты помнишь, как попала в этот лес?

— Тихо! — испугалась девушка. — Они услышат тебя. Ночью, пока луна высоко, нельзя говорить громко.

— Кто они? Кто меня услышит?

— «Уиллоу, овцы пропали», — так он сказал. Я выбежала, а лунный свет был таким ярким, таким ярким! Словно глаза.

— Уиллоу — это твое имя?

Бедняжка спрятала лицо у него на груди, прижимаясь как можно крепче. Ее горестный вид и беззащитность потрясли Вансена, вызвали жалость, и последние мысли о близости с ней мгновенно улетучились. Она походила на щенка или котенка у тела мертвой матери, обнюхивающего родную остывающую плоть.

«Что же стряслось с ее отцом? А с тем Коллумом?»

— Как ты попала в этот лес, Уиллоу? Тебя ведь так зовут? Как ты оказалась в лесу?

Она перестала прижиматься к нему, но только потому, что устала бороться с тяжелым плащом. Страх ее не уменьшился.

— Я не ходила в лес, — ответила она, медленно подбирая слова, и взглянула на Вансена. Зрачки ее глаз стали крошечными, как булавочные головки, отчего глаза казались совсем белыми. — Разве ты не знаешь? Лес сам пришел ко мне. Он… проглотил меня.

Феррасу Вансену уже приходилось видеть такие глаза, поэтому его словно ножом кольнуло в сердце. У сумасшедшего старика из его родной деревни был точно такой же взгляд — у того, кто перешел Границу Теней и вернулся…

«Но до того места, где пропал караван, еще много миль пути, — вспомнил он. — Раскачивающиеся черные цветы, опустевшая деревня… О боги! Неужели это распространяется так быстро?»

18. Одним гостем меньше

В голове у Чета все перемешалось. Ему хотелось лечь на землю, закрыть глаза и превратиться в слепого червяка. Ведь червякам не приходится заниматься такой чепухой.

— Слюда! — крикнул он. — Гром и молния, неужели ты не можешь придумать ничего лучшего, чем вечно со мной спорить?

Племянник Роговика поискал глазами брата. Они оба не отличались примерным поведением, но поодиночке реже кидались в драку.

— Здесь нельзя прокладывать туннели, Чет, — сказал Слюда. — Слишком глубоко, слишком близко к святилищу. Если туннель провалится, мы окажемся там, где нам находиться не положено!

— Не тебе решать подобные вопросы. Люди короля желают расширить систему туннелей — это мы и будем делать. Киноварь и руководители гильдии уже одобрили план.

— Они не бывали здесь, — возразил Слюда, хмурясь. — Многие из них не работали с камнем и не спускались сюда уже многие годы. — Он обрадовался, увидев брата, и обратился к тому: — Скажи ты.

— Что он должен мне сказать? — Чет вздохнул.

После невероятного приключения на крыше он чувствовал себя очень странно: в голове роились беспорядочные мысли и вопросы, и он с большим трудом сосредоточивался на работе. И это очень мешало: племянник Роговика и остальные очень нуждались в руководстве. Фандерлингам, работавшим вблизи королевской резиденции или усыпальницы, каждый раз приходилось нелегко: суеверия и страхи всегда были частью их жизни, а тем более теперь, когда они работали рядом со своими священными местами. А значит, ситуация усугублялась. Чет не мог позволить себе отвлекаться.

— Я должен тебе сказать, что мы собираемся выступить перед советом гильдии, — заявил брат Слюды Тальк. Он был старше и рассуждал более здраво. — Мы хотим, чтобы нас услышали.

— Вот именно! Вы, молодежь, всегда хотите, чтобы вас услышали! Что вы можете сказать нового? Что с вами плохо обращаются? Что вам приходится много работать? Что работа, которую вас заставляют делать, нечестная, нехорошая или что-нибудь еще? — Чет снова вздохнул. — Неужели вы думаете, будто ваш дядя или я когда-то задавали столько вопросов? Мы делали порученное дело и были за это благодарны.

Годы ученичества Чета выпали на времена серых отрядов. Тогда большие люди жили в страхе, и даже для самых опытных мастеров-фандерлингов работы не хватало. Сотни, а то и тысячи покидали родные дома в Южном Пределе, уходили в чужие края в поисках заработка и больше не возвращались. Они оставались жить в центральной и южной частях Эона, где раньше большие люди сами работали с камнем. Но вскоре ситуация изменилась: даже в маленьких городах стали строить огромные храмы и подземные бани, не говоря об усыпальницах для богатых купцов и священнослужителей. Тогда для фандерлингов появилось много работы и здесь, в Южном Пределе.

Тальк отрицательно покачал головой. Он был упрям, но и в сообразительности ему не откажешь — самый худший тип лодыря, по мнению Чета. Впрочем, можно ли назвать Талька лодырем? Чет чувствовал себя опустошенным и усталым, словно камень, из которого вырезали ценную породу.

«Может быть, и они себя так чувствуют. Что говорила крошечная королева? „Мы, живущие наверху, теперь боимся не только за себя“. Я тоже боюсь, но я уже много увидел и прочувствовал…»

Он постарался выкинуть из головы чушь.

— Замечательно, — ответил он Тальку. — Я попрошу гильдию пригласить вас на слушания, но при условии, что вы закончите сегодняшнюю работу. Нужно сделать подпорки и крепления в новых туннелях, если, конечно, вы не боитесь там работать.

Племянники Роговика уходили от него, продолжая ворчать, но, судя по их залихватской походке, они не сомневались, что одержали победу. И снова Чет почувствовал безмерную усталость.

«Хвала предкам, Чавен наконец-то вернулся. Я отправлюсь к нему, как только мои люди сядут обедать. Но на этот раз я войду через парадную дверь».

Стараясь не обращать внимания на больших людей, открыто глазевших на него (считалось, что с фандерлингами так себя вести позволительно), Чет шел по кривым улочкам внутреннего двора. Хорошо, что сегодня с ним не было Кремня: мальчик и Опал отправились на рынок. Чет удивлялся тому, с каким спокойствием Опал выслушала его рассказ о встрече с крышевиками. Невозмутимость жены поразила фандерлинга больше, чем сами крышевики.

— Конечно, под камнями и под звездами кроется множество вещей, которых мы не знаем, — сказала Опал мужу. — Мальчик стал первой искоркой — это ясно как день! Ему предстоит сотворить много чудес в нашем мире. А я всегда верила, что крышевики существуют.